Неточные совпадения
Открыв ослепленные
глаза, Левин сквозь густую завесу дождя, отделившую его теперь
от Колка, с
ужасом увидал прежде всего странно изменившую свое положение зеленую макушу знакомого дуба в середине леса.
Я вздрогнул
от ужаса, когда убедился, что это была она; но отчего закрытые
глаза так впали? отчего эта страшная бледность и на одной щеке черноватое пятно под прозрачной кожей? отчего выражение всего лица так строго и холодно? отчего губы так бледны и склад их так прекрасен, так величествен и выражает такое неземное спокойствие, что холодная дрожь пробегает по моей спине и волосам, когда я вглядываюсь в него?..
Прошло минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец, подошел к ней,
глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в
ужасе от него отшатнулась, как
от сумасшедшего. И действительно, он смотрел, как совсем сумасшедший.
Еще бы не
ужас, что ты живешь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама (только стоит
глаза раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого ни
от чего не спасаешь!
Раскольников пошел к дверям, но она ухватилась за него и отчаянным взглядом смотрела ему в
глаза. Лицо ее исказилось
от ужаса.
Она
от ужаса даже вздрогнет, когда вдруг ей предстанет мысль о смерти, хотя смерть разом положила бы конец ее невысыхаемым слезам, ежедневной беготне и еженочной несмыкаемости
глаз.
Хочется ему и в овраг сбегать: он всего саженях в пятидесяти
от сада; ребенок уж прибегал к краю, зажмурил
глаза, хотел заглянуть, как в кратер вулкана… но вдруг перед ним восстали все толки и предания об этом овраге: его объял
ужас, и он, ни жив ни мертв, мчится назад и, дрожа
от страха, бросился к няньке и разбудил старуху.
Он с
ужасом побежал бы
от женщины, если она вдруг прожжет его
глазами или сама застонет, упадет к нему на плечо с закрытыми
глазами, потом очнется и обовьет руками шею до удушья… Это фейерверк, взрыв бочонка с порохом; а потом что? Оглушение, ослепление и опаленные волосы!
Райский с
ужасом отмахивался
от этих, не званных в горькие минуты, явлений своей беспощадной фантазии и устремил зоркое внимание за близкой ему страдалицей, наблюдая ее
глазами и стараясь прочесть в ее душе: что за образ муки поселился в ней?
— Ни с кем и ни к кому — подчеркнуто, — шептал он, ворочая
глазами вокруг, губы у него дрожали, — тут есть кто-то, с кем она видится, к кому пишет! Боже мой! Письмо на синей бумаге было — не
от попадьи! — сказал он в
ужасе.
Довольно долго эти два странно смотрящие
глаза смотрели на Нехлюдова, и, несмотря на охвативший его
ужас, он не мог отвести и своего взгляда
от этих косящих
глаз с ярко-белыми белками.
Сначала ему было трудно читать, потом, одушевляясь более и более, он громко и живо дочитал поэму до конца. В местах особенно резких государь делал знак рукой министру. Министр закрывал
глаза от ужаса.
Чиновники с
ужасом взглянули друг на друга и искали
глазами знакомую всем датскую собаку: ее не было. Князь догадался и велел слуге принести бренные остатки Гарди, его шкуру; внутренность была в пермских желудках. Полгорода занемогло
от ужаса.
— Иди, что ли, ты, Манька, — приказала Тамара подруге, которая, похолодев и побледнев
от ужаса и отвращения, глядела на покойников широко открытыми светлыми
глазами. — Не бойся, дура, — я с тобой пойду! Кому ж идти, как не тебе?!
Наконец Сергей выбился из сил. Сквозь дикий
ужас им стала постепенно овладевать холодная, вялая тоска, тупое равнодушие ко всякой опасности. Он сел под дерево, прижался к его стволу изнемогшим
от усталости телом и зажмурил
глаза. Все ближе и ближе хрустел песок под грузными шагами врага. Арто тихо подвизгивал, уткнув морду в колени Сергея.
Изредка, время
от времени, в полку наступали дни какого-то общего, повального, безобразного кутежа. Может быть, это случалось в те странные моменты, когда люди, случайно между собой связанные, но все вместе осужденные на скучную бездеятельность и бессмысленную жестокость, вдруг прозревали в
глазах друг у друга, там, далеко, в запутанном и угнетенном сознании, какую-то таинственную искру
ужаса, тоски и безумия. И тогда спокойная, сытая, как у племенных быков, жизнь точно выбрасывалась из своего русла.
Когда же вся толпа скрылась за оградой сада и гул голосов затих, и босая Маланья, прислуживавшая им девка, с выпяченными
глазами прибежала с известием, точно это было что-то радостное, что Петра Николаича убили и бросили в овраге, из-за первого чувства
ужаса стало выделяться другое: чувство радости освобождения
от деспота с закрытыми черными очками
глазами, которые 19 лет держали ее в рабстве.
Княжна с
ужасом должна сознаться, что тут существуют какие-то смутные расчеты, что она сама до такой степени embourbée, что даже это странное сборище людей, на которое всякая порядочная женщина должна смотреть совершенно бесстрастными
глазами, перестает быть безразличным сбродом, и напротив того, в нем выясняются для нее совершенно определительные фигуры, между которыми она начинает уже различать красивых
от уродов, глупых
от умных, как будто не все они одни и те же — о, mon Dieu, mon Dieu! [о, боже мой, боже мой! (франц.)]
В то мое время почти в каждом городке, в каждом околотке рассказывались маленькие истории вроде того, что какая-нибудь Анночка Савинова влюбилась без ума — о
ужас! — в Ананьина, женатого человека, так что мать принуждена была возить ее в Москву, на воды, чтоб вылечить
от этой безрассудной страсти; а Катенька Макарова так неравнодушна к карабинерному поручику, что даже на бале не в состоянии была этого скрыть и целый вечер не спускала с него
глаз.
У него пресекся голос, и он ничего не мог вымолвить, а только смотрел, вытаращив
глаза от ужаса.
От Мартына Степаныча недели через две было получено письмо, только адресованное не Егору Егорычу, а на имя Сусанны Николаевны, которая первоначально думала, что это пишет ей из Москвы Муза; но едва только прочла первую страницу письма, как на спокойном лице ее отразился
ужас,
глаза наполнились слезами, руки задрожали.
Щука (разевает пасть, чтобы лжесвидетельствовать, но при виде ее разинутой пасти подсудимым овладевает
ужас. Он неистово плещется в тарелке и даже подпрыгивает, с видимым намерением перескочить через край. У щуки навертываются на
глазах слезы
от умиления, причем пасть ее инстинктивно то разевается, то захлопывается. Однако ж мало-помалу движения пискаря делаются менее и менее порывистыми; он уже не скачет, а только содрогается. Еще одно, два, три содрогания и…)
Елена понемногу приходила в себя. Открыв
глаза, она увидела сперва зарево, потом стала различать лес и дорогу, потом почувствовала, что лежит на хребте коня и что держат ее сильные руки. Мало-помалу она начала вспоминать события этого дня, вдруг узнала Вяземского и вскрикнула
от ужаса.
Он повернулся весь на козлах и впился своими глубокими
глазами в испуганные
глаза девушки… Она чувствовала какой-то надвигающийся
ужас и хотела бы защититься
от него, но была бессильна…
Разинув рот
от ужаса, он с полминуты сидит, выпуча
глаза на публику, с таким уморительным выражением трусливого испуга, что решительно с него можно было писать картину.
Маленькая закройщица считалась во дворе полоумной, говорили, что она потеряла разум в книгах, дошла до того, что не может заниматься хозяйством, ее муж сам ходит на базар за провизией, сам заказывает обед и ужин кухарке, огромной нерусской бабе, угрюмой, с одним красным
глазом, всегда мокрым, и узенькой розовой щелью вместо другого. Сама же барыня — говорили о ней — не умеет отличить буженину
от телятины и однажды позорно купила вместо петрушки — хрен! Вы подумайте, какой
ужас!
— Il у a quelqu'un, [Здесь кто-то есть (франц.).] — сказала маска, останавливаясь. Ложа действительно была занята. На бархатном диванчике, близко друг к другу, сидели уланский офицер и молоденькая, хорошенькая белокуро-кудрявая женщина в домино, с снятой маской. Увидав выпрямившуюся во весь рост и гневную фигуру Николая, белокурая женщина поспешно закрылась маской, уланский же офицер, остолбенев
от ужаса, не вставая с дивана, глядел на Николая остановившимися
глазами.
Около Матвея возились Палага, Пушкарь и огородница Наталья, на голове у него лежало что-то мокрое, ему давали пить, он глотал, не отрывая
глаз от страшной картины и пытаясь что-то сказать, но не мог выговорить ни слова
от боли и
ужаса.
Я думаю, если б бомба упала среди комнаты, то это не так бы изумило и испугало всех, как это открытое восстание — и кого же? — девочки, которой даже и говорить не позволялось громко в бабушкином присутствии. Генеральша, немая
от изумления и
от бешенства, привстала, выпрямилась и смотрела на дерзкую внучку свою, не веря
глазам. Дядя обмер
от ужаса.
— Хотя Арина Васильевна и ее дочери знали, на какое дело шли, но известие, что Парашенька обвенчана, чего они так скоро не ожидали, привело их в
ужас: точно спала пелена с их
глаз, точно то случилось, о чем они и не думали, и они почувствовали, что ни мнимая смертельная болезнь родной бабушки, ни письмо ее — не защита им
от справедливого гнева Степана Михайловича.
Когда больная очнулась
от своего забытья, она по лицу Зотушки угадала, что он знает тайну бабушки Татьяны; она закрыла
глаза от охватившего ее
ужаса.
Но в это время
глаза мельника устремляются на плотину — и он цепенеет
от ужаса: плотины как не бывало; вода гуляет через все снасти… Вот тебе и мастак-работник, вот тебе и парень на все руки! Со всем тем, боже сохрани, если недовольный хозяин начнет упрекать Акима: Аким ничего, правда, не скажет в ответ, но уж зато с этой минуты бросает работу, ходит как словно обиженный, живет как вон глядит; там кочергу швырнет, здесь ногой пихнет, с хозяином и хозяйкой слова не молвит, да вдруг и перешел в другой дом.
— Это… чёрт знает что такое! — возмущённо вскрикнула девушка, отходя
от Маши. Лицо у неё побледнело, в
глазах сверкал
ужас, негодование.
Глаза у неё стали огромные
от ужаса, нижняя челюсть задрожала.
Мальчик дрожал
от ужаса пред этим грустным криком, но не мог оторвать своих рук
от окна и
глаз от воды.
Фома ударил себя руками в грудь и, стоя на коленях пред трупом, дико и громко закричал… И весь трясся
от ужаса и безумными
глазами все искал кого-то в зелени сада…
Около часу пришла Линочка; и хотя сразу с
ужасом заговорила о трудностях экзамена, но пахло
от нее весною, и в
глазах ее была Женя Эгмонт, глядела оттуда на Сашу. «И зачем она притворяется и ни слова не говорит о Эгмонт!.. Меня бережет?» — хмурился Саша, хотя Линочка и не думала притворяться и совершенно забыла и о самой Жене, и о той чудесной близости, которая только что соединяла их. Впрочем, вспомнила...
К концу осмотра больной меня очаровал. После бестолковых старушек, испуганных подростков, с
ужасом шарахающихся
от металлического шпателя, после этой утренней штуки с белладонной на мельнике отдыхал мой университетский
глаз.
Прошло четверть часа. С суеверным
ужасом я вглядывался в угасший
глаз, приподымая холодное веко. Ничего не постигаю. Как может жить полутруп? Капли пота неудержимо бежали у меня по лбу из-под белого колпака, и марлей Пелагея Ивановна вытирала соленый пот. В остатках крови в жилах у девушки теперь плавал и кофеин. Нужно было его впрыскивать или нет? На бедрах Анна Николаевна, чуть-чуть касаясь, гладила бугры, набухшие
от физиологического раствора. А девушка жила.
Замирая
от ужаса, оглянулся господин Голядкин назад: вся ярко освещенная лестница была унизана народом; любопытные
глаза глядели на него отвсюду; сам Олсуфий Иванович председал на самой верхней площадке лестницы, в своих покойных креслах, и внимательно, с сильным участием смотрел на все совершавшееся.
Когда его поспешно вытащили и быстро отвинтили медный шлем
от скафандра, то всех поразило выражение
ужаса, исказившее его бледное лицо и заставившее побелеть его
глаза.
Лицо его, изнуренное голодом, обветренное и обожженное, было строго и бледно,
глаза сурово опущены вниз, и сверхъестественным
ужасом повеяло
от него на толпу.
От грома первая перекрестилась Софья, оставшаяся до самого появления Чацкого, когда Молчалин уже ползал у ног ее, все той же бессознательной Софьей Павловной, с той же ложью, в какой ее воспитал отец, в какой он прожил сам, весь его дом и весь круг. Еще не опомнившись
от стыда и
ужаса, когда маска упала с Молчалина, она прежде всего радуется, что «ночью все узнала, что нет укоряющих свидетелей в
глазах!»
Пропев одну псалму, другую, я оглянулся… о,
ужас! пан Кнышевский стоит с поднятыми руками и разинутым ртом. Я не смел пошевелиться; но он поднял меня с лавки, ободрил, обласкал и заставил меня повторять петую мною псалму:"пробудись
от сна, невеста". Я пел, как наслышался
от него, и старался подражать ему во всем: когда доходило до высших тонов, я так же морщился, как и он,
глаза сжимал, рот расширял и кричал с тою же приятностью, как и он.
На одной шторе этот пустынник, с огромнейшей бородой,
глазами навыкате и в сандалиях, увлекает в горы какую-то растрепанную барышню; на другой — происходит ожесточенная драка между четырьмя витязями в беретах и с буфами на плечах; один лежит, en raccourci, убитый — словом, все
ужасы представлены, а кругом такое невозмутимое спокойствие, и
от самых штор ложатся такие кроткие отблески на потолок…
Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь ее
от ужаса охладела —
глаза навек закрылись. — Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные поселяне, слыша по ночам сей шум, говорят: «Там стонет мертвец; там стонет бедная Лиза!»
Козел продолжал ползать на коленях
от одного мужика к другому.
От ужаса близкой и жестокой смерти он уже перешел к блаженной радости, но нарочно из угодливости притворялся непонимающим. Слезы бежали по его безобразно кривившемуся лицу. Он хватал, не разбирая, чьи-то жесткие мозолистые руки, чьи-то вонючие сапоги и взасос, жадно целовал их. Василь стоял, бледный и неподвижный, с горящими
глазами. Он не отрывался
от страшного лица Бузыги, ища и боясь его взгляда.
Нет! за гробом
Проклятие отцовское не тронет!
За гробом есть другой отец!.. прощаю
Тебя, когда тебя не будет
Между живых… пусть тень твоя не бродит
Вокруг меня, не отгоняет сон
От глаз моих, пусть
ужас не подымет
Седые волосы, покрытые тобою
Стыдом и поношеньем — нет! в могиле
Проклятие отцовское не тронет!
Там есть другой судья… прощаю,
Прощаю, дочь моя… о небо! небо!
Но тут вдруг стало являться одно существо, которое смущало его каким-то недетским
ужасом, которое вливало первый медленный яд горя и слез в его жизнь; он смутно чувствовал, как неведомый старик держит во власти своей все его грядущие годы, и, трепеща, не мог он отвести
от него
глаз своих.
Я протянул ему ствол ружья, держась сам одной рукой за приклад, а другой за несколько зажатых вместе ветвей ближнего куста. Мне было не под силу вытянуть его. «Ложись! Ползи!» — закричал я с отчаянием. И он тоже ответил мне высоким звериным визгом, который я с
ужасом буду вспоминать до самой смерти. Он не мог выбраться. Я слышал, как он шлепал руками по грязи, при блеске молний я видел его голову все ниже и ниже у своих ног и эти
глаза…
глаза… Я не мог оторваться
от них…